ГЛАВНАЯ
БИОГРАФИЯ
ГАЛЕРЕЯ КАРТИН
СОЧИНЕНИЯ
БЛИЗКИЕ
ТВОРЧЕСТВО
ФИЛЬМЫ
МУЗЕИ
КРУПНЫЕ РАБОТЫ
ПУБЛИКАЦИИ
ФОТО
ССЫЛКИ ГРУППА ВКОНТАКТЕ СТАТЬИ

На правах рекламы:

Как осуществить сварку своими руками

Главная / Публикации / Марк Шагал. «Мой мир. Первая автобиография Шагала. Воспоминания. Интервью»

XVI

Тот город умер. Моего Витебска больше нет, как нет и моей семьи1. (Я хочу сейчас высказать нечто личное — можете не читать. Отвернитесь.) «Дети2, это ужасно, что до сих пор нет памятника на могилах отца, Розы и Давида. Пожалуйста, напишите мне, не откладывая. Нам нужно что-то решить. Мы забудем, где он лежит».

Воспоминания жгут меня. Давид, я нарисовал тебя с мандолиной3. На моей картине ты синего цвета. Ты похоронен в Крыму, в чужом краю. А мама, о которой ты так тосковал, глядя в окно туберкулезного санатория... Нет, не могу больше.

Папа, никого нет дома. О, как же трудно думать о тебе, вспоминать тебя. Иногда мне хочется разорвать на куски все мои картины. Маленькие белые ручки, грязно белые. Нет, это не ты и не я. Сын почти пролетария. Утонченный художник. Цвет нашего искусства последних лет. На мне и на моих холстах их последнее тепло. Отец едва сводил концы с концами. Грузил машину. Она раздавила его. Он упал на землю и умер. Вот и все. Я приду на твою могилу. От мамы до тебя два шага. Я опущусь на землю, раскину руки, но ты все равно не воскреснешь. А когда я состарюсь (может быть, раньше), меня положат рядом с тобой.

Ну все, довольно о Витебске. Его дорога оборвалась, его искусство кончилось.

Только ты со мной. Ты одна4. Но я не могу говорить о тебе. Когда я долго смотрю на тебя, мне кажется, это я тебя создал. И наша дочь с нами. На наших картинах.

О, сколько раз ты спасала мои полотна от забвения. Я не разбираюсь в людях. Не понимаю своих картин. Все, что ты говоришь, правда. Веди меня. Возьми кисть и как дирижер веди меня в неведомое.

Да благословят мои покойные родители плод нашей живописи. И пусть черное станет еще чернее, а белое — белее5.

Прости меня, Ида, за то, что упоминаю о тебе только сейчас, и за то, что пришел к маме в больницу лишь на четвертый день после твоего рождения6. Какой позор! Я хотел мальчика, а родилась ты... А ночью, когда ты плакала, я с силой швырял тебя в кроватку... Ужасно... А потом... Ты помнишь, что случилось потом, через несколько лет, когда мы жили в Малаховке?

Мне приснился сон: собака укусила Идочку7.

Ночь. В окне моей комнаты купол неба, весь изрезанный гигантскими цветными радиусами, кругами, квадратами, меридианами, исписанный словами. Москва — точка. Берлин — точка. Нью-Йорк — точка. Рембрандт, Витебск, миллионы несчастных. Все цвета выгорают, остается только ультрамарин.

Обернувшись, я вижу свою картину: все люди на ней «вне себя».

Жара. Интенсивно зеленый цвет. Я между двумя мирами. Смотрю в окно. Небо для меня не синее. По ночам оно звенит, как горлица, и сверкает ярче солнца.

Существует ли какая-то связь между этим сном и тем, что случилось наутро, когда моя дочь, бегая по полю, упала и бросилась ко мне вся в крови, с прутиком, торчащим из щеки.

Пишу, а внутри как будто все переворачивается. Я бегу к тебе, охваченный странным чувством, будто я один на целом свете. Если бы я умел писать, комья моих слов были бы безвкуснее, чем земля, чем поле, где ты упала. Иногда мне кажется, что после меня все будет иначе. Кто знает, сохранится ли вообще этот мир?

Все это обладает особенным смыслом. Если бы внутри моих картин был маленький ящичек, я бы спрятал в него этот текст... Может быть, поместил его на спину какого-нибудь персонажа или в карман одного из моих театральных клезмеров.

Но кого волнует, что написано у кого-то на спине? В век Р.С.Ф.С.Р. я кричу: «Электрические подмостки уходят у нас из-под ног. Разве я ошибся в своих предчувствиях? Разве мы не висим в воздухе? И не болеем одной и той же болезнью: жаждой воплощения».

Пять лет подряд в наших душах били фонтаны8. Я похудел. Изголодался. Я хочу видеть вас, Глез, Сандрар, волшебник Пикассо. Я устал. Я приеду к вам с женой и ребенком. Разольюсь среди вас, как река. Европа полюбит меня, и, может быть, вслед за ней и Россия, моя Россия.

Витебск 14...
Москва 22...

Примечания

1. Отца Шагала сбил грузовик, и он умер в 1921 г., когда Шагал был в Москве. Его брат Давид умер от туберкулеза в Крыму. Сестра Роза умерла в младенчестве. К 1922 г. сестры Шагала покинули Витебск.

2. Шагал обращается к младшим сестрам.

3. «Давид с мандолиной» (1914—1915).

4. Белла Шагал.

5. Аллюзия на портрет «Моя невеста в черных перчатках».

6. Ида Шагал родилась 18 мая 1916 г.

7. Возможно, Шагалу приходит на память эпизод из детства, когда его покусала бешеная собака.

8. Эти слова, несомненно, написаны в 1922 г., через пять лет после революции.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

  Яндекс.Метрика Главная Контакты Гостевая книга Карта сайта

© 2024 Марк Шагал (Marc Chagall)
При заимствовании информации с сайта ссылка на источник обязательна.